«Комедия — это мой жанр. Я это понял давно, недаром свою первую роль я сыграл в Театре Комедии, в спектакле по роману В. Белова „Добро. Ладно. Хорошо“. И актерские сны мне снятся только о комедиях. Наверное, я еще не наигрался в этом жанре».
Пожалуй, немногие комедийные актеры могут так сказать о себе. Но, что касается заслуженного артиста России Сергея Кузнецова, актера Театра Комедии имени Н. П. Акимова, все — правда.
— Мое детство прошло в Омске, на улице Мичурина. Напротив моего дома было общежитие, где на одном этаже жили китайцы, а на другом — слепые. Моя мама, учительница математики, некоторое время работала в библиотеке для слепых. Я до сих пор помню эти огромные книги, написанные шрифтом Брайля. Мы, дети, всех слепых делили на незрячих, которые ничего не видели, и «подглядывающих». Кстати, мне эти наблюдения потом помогли в работе, когда я играл роль слепого в спектакле Ленкома.
–А когда Вы увлеклись театром?
— Еще в школе. Мы очень долго упрашивали нашу учительницу литературы, чтобы она создала какой-нибудь театральный кружок. Вообще, очень тянуло к театру…
Как-то, в классе восьмом, нам задали по литературе учить отрывок из «Евгения Онегина» — письмо Татьяны. Я бы, конечно, лучше бы выучил письмо Онегина, но… Школа есть школа, а в то время мы все должны были быть одинаковы. И вот я, выучив текст, прочитал его так, будто Онегин, получив это письмо, его читает. То есть с точки зрения Онегина, а не Татьяны.
— И как оценили?
— Не поняли… Сказали, что прочел невыразительно. Вообще, в нашей школе было все «по линейке»: стрижка, обязательный носовой платочек, — чтобы никто не выделялся!
– Как Вы учились?
— Ой, у меня в аттестате всего две пятерки: по физкультуре и по географии. Причем вторую я получил, кажется, только потому, что увлекался марками и очень хорошо знал разные страны.
Школа — все-таки очень хорошее время. Конечно, были конфликты. Мы все, к примеру, терпеть не могли нашу учительницу по математике, хотя я очень любил сам предмет, особенно геометрию. Также дружно мы ненавидели нашего завуча по воспитательной работе, потому что она была несправедлива. Но наш класс был очень дружным, даже некоторые, в числе которых был и я, женились на своих одноклассницах. И было какое-то чувство единства, я бы даже сказал единения.
Когда мы оканчивали школу, как раз открылся Барнаульский университет. Мы все туда и поехали поступать. Мне, правда, не очень хотелось ехать. Все-таки меня тянуло в театральный. И вот первый экзамен — математика. Я ее сдал на «троечку». Потом позвонил домой, говорю: «Там такой конкурс! Я, наверно, не поступлю». А отец меня спросил: «Что, домой хочешь?» Я сказал, что хочу. И папа говорит: «Давай, возвращайся!»
Так я вернулся домой и устроился на завод.
– А как же театр?
— У нас в Омске как раз в это время при Доме пионеров открылся театральный кружок. Я стал там заниматься. Руководителем была выпускница школы-студии ТЮЗа. Мы выпустили спектакль «Юность отцов», который получил премию, как лучший спектакль города или области, точно не помню. Но приезжало телевидение, нас снимали.
Именно она готовила меня к поступлению в театральный.
— И как Вы поступали?
— Сейчас, конечно, смешно вспоминать. Я приехал в Москву, зная, что там есть Щепкинское училище. О других (Щукинское, ГИТИС, Школа-студия МХАТ) я ничего не знал. Приехал, подал документы. На экзаменах читал басню Крылова «Волк на псарне», используя все самодеятельные штампы. Меня даже спросили, что у меня с лицом. Я ответил: «Это волчий оскал». В общем, как бы сложилась моя судьба в Щепкинском, я не знаю.
Но тут я опять поддался чувству единения. Узнал, что многие ребята сдают экзамены сразу в несколько ВУЗов. Я подготовил другую программу: стихотворение И. Кобзева «Русская рубашка» и сон Раскольникова. И пошел в ГИТИС. В комиссии сидели те преподаватели, у которых я потом учился: В. П. Остальский, В. Н. Левертов, Козырева… После второго тура меня попросили принести документы. Я сказал, что документы в Щепкинском. А мне говорят: «А тебе там сказали, что ты у них будешь учиться?» Я ответил, что не сказали. «А вот у нас ты будешь учиться!»
Документы из Щепкинского я забирал очень смешно. Пришел в приемную комиссию с чемоданом и сказал: «Понимаю, что, скорее всего я не поступлю, поэтому должен уехать. Буду поступать в танковое училище».
— Документы отдали сразу?
— Да. А потом началась учеба, жизнь в общежитии, где все делились всем. Когда я был на втором курсе, у меня родилась дочь, и мы всем общежитием праздновали рождение нового человека.
— А как вы попали в Петербург?
— Я приехал сюда вместе с П. Фоменко, точнее, к нему, в театр Комедии. Здесь я сыграл свою первую роль, кстати, моего однофамильца, Лешки Кузнецова в спектакле «Добро. Ладно. Хорошо». А потом в катаевском «Домике».
После были другие спектакли и другие театры. Я работал в Ленинградском Ленкоме, в театре на Литейном (у Г. Тростянецкого). А в 1995 году вернулся в театр Комедии. Я ведь комедийный актер.
– И нигде не играли трагедию?
— Нет. Хотя режиссеры искали во мне драматического героя. А я всегда просил дать мне самую смешную роль, пусть она и не главная. А если серьезно, то я считаю, что комедия — самый трудный жанр, рассмешить зрителя, да так, чтобы он смеялся от души, чтобы рыдал от смеха, а не похохатывал снисходительно — это гораздо сложнее, чем заставить плакать. Я, конечно, имею в виду жанр «высокой комедии», а не системы подскальзывания на банановой кожуре, которые сейчас зачастую выдаются за комедии. Такую, которая заставила бы задуматься, вспомнить себя в похожих обстоятельствах, что-то переоценить, на что-то или кого-то посмотреть по-другому, через призму смешного…
— Уже несколько лет идет антрепризный спектакль продюсерской компании Малый Театр Комедии продюсеров Григория Олейникова и Конистантина Кулешова «Папа в паутине, или Слишком женатый таксист-2» по пьесе английского драматурга Рэя Куни. Это продолжение истории о таксисте, рассказанной в спектакле «Слишком женатый таксист», поставленном в театре Комедии. Вы в обоих спектаклях играете главную роль — таксиста. Расскажите о Вашем герое.
— Мои таксисты и похожи друг на друга, и нет. В первом спектакле мой герой молод. У него очень насыщенная жизнь, ведь две жены — это не просто. Джон живет по четкому расписанию: утром — Мэри, вечером — Барбара. Но самое главное отличие от второго таксиста, что Джон своих жен просто не успевает любить. Он постоянно живет «бегом».
Во втором спектакле (продюсерской компании Григория Олейникова и Константина Кулешова) Джон Смит уже другой. Во-первых, прошло 17 лет. Во-вторых, у него появились дети — Гэйвин и Вики. В-третьих, этот бешеный ритм жизни у него вошел в привычку. Но самое главное, что мой герой здесь более любящий. Наш режиссер, Валерий Никитенко, очень точно выстроил любовные сцены с Мэри и Барбарой, нежное отношение Джона к своим детям. Мой герой приходит в ужас от осознания того, что его сын и дочь могут встретиться и полюбить друг друга. Здесь очень четко прослежены отношения Джона со своим другом, Стэнли Поуни. Ведь некоторые реплики мы даже дописывали словами Шекспира: «Не ценим мы того, что мы имеем, но стоит только это потерять, цены ему не знаем…», для того, чтобы еще больше подчеркнуть отношения между героями.
— А с кем из режиссеров работалось лучше?
— С обоими. И Роман Самгин, и Валерий Никитенко требовали от нас всех, в общем-то, одного и того же — не потерять темпоритм спектакля. Ведь спектакль по жанру — явная комедия положений, что обязывает актеров очень строго держать темп, не делать постоянно больших «мхатовских» пауз. Нет, паузы, конечно, есть, но точно выверенные. Конечно, чуть легче работалось с Никитенко, ведь мы партнеры по сцене уже много лет.
— Сергей Анатольевич! «Папа в паутине» — спектакль, поставленный в рамках антрепризы. Не пугало то, что зрители, да и некоторые актеры, отнесутся к нему несерьезно.
— Хочу сказать, что антреприза, как и комедия положений, понятия вовсе не ругательные, как думают некоторые. Ведь хорошая комедия положений, когда герой бьется, как рыба об лед, чтобы спасти две свои семьи, заставляет зрителей расслабиться, смеяться до икоты.
Я считаю эту комедию «высокой», потому что актеры не опускаются до уровня «пинков под зад», а, попадая в нелепую ситуацию, раскручивают ее искренне и правдоподобно.
— Вы работаете не только в театре, но и снимаетесь в кино. А еще чем-нибудь увлекаетесь?
— В годы перестройки писал частушки — от Ленконцерта я ездил по области со спектаклями. Писал стихи, песни. Вот к спектаклю «Пеппи Длинный Чулок» сочинил стихи и песни. К одной производственной пьесе написал:
Мы своей судьбы не провороним,
И своих позиций не сдадим.
К четвергу Америку догоним,
К пятнице ее опередим.
Через три недели, так и быть уж,
В гости приезжай, отец родной.
На доске почета ты увидишь
Скромный мой портрет передовой.
А еще была такая баллада, написанная в годы действия горбачевского Указа:
Тобой по праву молодежь
И вся страна гордится.
Ведь ты теперь Указ блюдешь,
Чтобы не «заблюдиться».
Довольны дети и жена,
Все жены и все дети,
Что жизнь непьющая пошла
У Кузнецова… Пети.
Он даже имя поменял,
Прическу и походку,
Чтобы никто не приставал
Из бывших, пьющих водку.
Он бережет свою семью
И за кефиром может сходить с утра,
И сдачу всю
На тумбочку положит.
Как говорится, из двух зол
Он зла не выбирает.
Жену отпустит на футбол,
А сам белье стирает.
Готовит, гладит, варит суп,
Волнуясь, между прочим,
Когда с футбола принесут
Супругу поздней ночью.
Мол, знаешь, проиграл «Зенит»…
Мол, что же здесь такого,
Что мы с девчонками пошли
И выпили «сухого»?
Мол, ты у нас
Герой всего Советского Союза…
Глаза кристальные его
Глядят из-под картуза…
На пиджаке его дыра —
Для ордена — готова…
Так грянем громкое «ура»
В честь Пети Кузнецова.
– Сергей Анатольевич! Что бы Вы хотели пожелать зрителям?
— Очень хочется, чтобы зрители, уходя после спектакля, уносили домой хорошее настроение, радость от осознания того, что даже неприятности порой могут дать повод для смеха, надо только посмотреть на них под определенным углом…